— Если бы не ты, я бы уже стала княгиней Кошкиной и самой несчастной женщиной в мире. Хочешь, скажи сызнова: «Серафима, жги!» — и мы к лешему спалим тут всех и вся.

— Я тебя пробудил…

— Вот и возьми ответственность. — Мне пришлось схватить его за шею и привлечь к себе, чтоб не перекрикивать бушующий неподалеку скандал. — На других дев либо женщин даже глядеть с этого дня не смей.

— Дурочка, — шепнул Зорин и поцеловал меня быстро и сильно. — Маленькая загорская авантюристка.

Один из охранников многозначительно кашлянул.

— Этот ряженый кто? — спросила я Ивана, прервав поцелуй и чинно встав рядом.

— Гуннар Артемидор Свенский.

Имя мне ни о чем не говорило.

— А надо ему чего?

Тут Гаврюша, требуя внимания, боднул чародея.

— Он говорит, — Зорин кота погладил, — что ты похитила его питомца, и требует тебя к ответу призвать.

— В каком смысле похитила?

— Вытащила из его сна.

Небо неожиданно налилось серой влагой, у горизонта блеснула молния, море заволновалось, подбрасывая пиратский корабль. Я вспомнила, как лишилась чувств в руянской пещере, и, пробудившись, обнаружила рядом с собою ворчащего котенка.

— Он сновидец, что ли, этот Артемидор? Из Свении? Великий чародей?

— Великий — немножко не то слово, Серафима. Он единственный в своем роде. И теперь он желает тебя с собою в уплату долга забрать.

Звучало зловеще. Громыхнул гром, зигзаги молний расчертили горизонт, из-за него показалась целая флотилия парусных кораблей.

— Он сумасшедший? — спросила я Ивана. — Этот сновидец, который машет сейчас ятаганом перед канцлером Берендийской империи, он безумен?

— Даже если так, — ответил чародей, — он может себе это позволить.

— Никто в подлунном мире, — орал Артемидор, наскакивая на Брюта, который прятался за спиною Крестовского, — не имеет монополии на сновидцев. Мы выше политики, выше королей! Ваш император, не помню который, у вас они слишком часто меняются, подписал конвенцию! Вы, мальчишка Юлий, не имеете права презреть конвенцию!

Семен Аристархович стоял соляным столбом, прикрывая своим телом начальство.

— Ты, воришка! — Артемидор вдруг подскочил ко мне, отбросил оружие и сдвинул черную повязку, под ней обнаружился вполне обычный левый глаз, близнец правого. — Юлий говорит, ты не желаешь постигать тайны снов, а собралась замуж. За этого?

Я прикрыла Зорина так же, как Крестовский до этого — Брюта.

— Нет, нет, господин Гуннар, — подбежал канцлер. — Барышня Абызова должна сочетаться браком с берендийским князем! Все готово к бракосочетанию…

— Это правда, воришка?

— Господин Артемидор, — спокойно сказала я, — позвольте мне побеседовать с Юлием Францевичем наедине. Десяти минут нам будет достаточно.

Скомандовав Гавру ждать, я отвела канцлера за ближайший валун и предложила:

— Давайте торговаться.

— Ты хочешь предложить сделку, Серафима?

— Серафима Карповна, — поправила я, — хочу. Вы, господин канцлер, в патовой ситуации. Стоит мне укрыться под крылышком отважного пирата — и вы останетесь без сновидицы.

— И каков же выход?

— Вы освободите из-под ареста господина Зорина и снимете все против него обвинения. Также ваш гнев не коснется папеньки.

— А взамен?

— Я пройду обучение у единственного в своем роде сновидца и вернусь в Мокошь-град. Все ниточки, за которые вы намеривались дергать меня, останутся при вас: папенька и Зорин.

— Мало, — после недолгого раздумья сказал Брют. — Сначала ты обвенчаешься с князем Кошкиным, а потом можешь отправляться с ряженым свенцем.

— Много, — покачала я головой. — Тогда я отдам свои ниточки кроме вас еще и Анатолю. А вы сами будете готовы разделить бразды управления с этим…

Я поискала определение, одновременно емкое и приличное, но не нашла.

— Помолвка! — Юлий Францевич щелкнул пальцами. — Обручение придержит тебя в узде, не давая князю лишних полномочий.

И мы ударили по рукам, как купцы в конце удачной сделки.

Артемидор, которому я сообщила свое решение, поморщился, но согласился обождать. Через четверть часа на обрыве появился Анатоль с букетом цветов, ротмистр Сухов, держащий в ладони бархатную коробочку и молоденький священник. Еще через четверть часа я стала официальной невестой князя и надела на безымянный палец кольцо с продолговатым рубином.

— Теперь мы можем уходить? — недовольно спросил Артемидор, стуча деревянной ногой по камням.

Я прекрасно помнила, что раньше конечности у него были нормальные.

— Или желаешь жениха облобызать?

— Желаю, только не жениха, — пробормотала я под нос.

— Меня? — комично удивился сновидец, потом, подмигнув, топнул деревянной ногой. — Действуй, горячая девчонка, оставь на нем метку, чтоб верно ждал.

На остров опустилась тьма, не ночная, со звездами и луной, а непроглядная, густая как смола. Я приникла к Ивану, ощупала его свободные от кандалов запястья.

— Что ты делаешь? — едва слышно спросил он.

— Пытаюсь нас спасти… Дождись меня, Ванечка…

— Я тебя люблю…

Я поймала эти слова губами и растворилась в жарком и горьком поцелуе. А когда вернулся свет, стерла рукавом слезы.

Гаврюша, ткнувшись носом в Ивана, попрощался и, раскрыв крылья, полетел в сторону стоящих в бухте кораблей.

— А мы потихоньку уйдем, — шепнул Артемидор, — без эффектов и прощаний.

И мы исчезли с обрыва, с острова, из этого мира, будто нас там и не было.

Эпилог

Зима выдалась в этом году замечательная, со снегом и метелями, мороз сковал льдом широкую реку Мокошь, расписал цветочными узорами каждое городское окошко.

Евангелина Романовна подышала на приказное окошко изнутри, повозила пальчиком, чтоб протереть для себя глазок, и обозрела сквозь него окрестности.

— Иван сегодня придет?

— Не думаю, — ответил Эльдар Давидович, занятый раскладыванием пасьянса на своем письменном столе. — Он в последнее время предпочитает на воздухе работать.

— Будто некому больше в приказе за мешочниками гоняться, — хмыкнула Геля. — Что же с ним на Руяне этом приключилось, что так его изменило? И шеф…

Мамаев чертыхнулся и принялся сызнова тасовать колоду.

— Тот же самый вопрос мне давеча твоя подруга задавала. Некая шансоньетка Жозефина. Что произошло да почему изменился?

— Мне она тоже плакалась. — Геля вздохнула. — А еще, представь, что-то про вещие сны говорила. Будто три ночи подряд являлась ей некая злобная фурия и велела от Ивана Ивановича отступиться.

— Представляю. — Мамаев одну за одной выкладывал карты на сукно. — Пожелаю за покинутой Жозефиной приударить, первым делом сонник подарю. А что за фурия?

— Знаешь, что странно, у меня похожие сны были. Стращала дева несколько ночей подряд. Я после специально толковник купила, чтоб узнать, к чему крылатые коты снятся.

— Коты?

— Помнишь, в жовтене на узком мосту четыре статуи поставили? Ну все газеты еще писали, неизвестный даритель, доброхот и филантроп…

— Ну помню, то есть что писали, не помню, но я по тому мосту каждый день в присутствие хожу и грифонов этих насмотрелся.

— Это не грифоны, — вздохнула Евангелина Романовна, — это коты, и именно такой кот был с девицей, которая на меня во сне ругалась.

Эльдар Давидович хохотнул, любуясь сошедшимся пасьянсом.

— К переменам, Гелюшка, к скорым переменам твой сон.

Татьяна Коростышевская

ОГОНЬ БЛАЖЕННОЙ СЕРАФИМЫ

ПРОЛОГ

Надворная советница Попович из чародейского приказа боялась покойников. Про то все знали, поэтому разбойные приказные наблюдали действия конкурирующей службы со скрытым злорадством. Явилась, главное, фу-ты ну-ты, мундир с петличками, воротничок крахмальный, очки еще, хотя всем известно, что зрение у советницы отличное.