От холода перехватило дыхание. Зорин ахнул, открыл глаза, почувствовал, как вода стекает за ворот.

— Простите, — пролепетала Наталья Наумовна и поставила умывальный кувшин на столик. — Но я не могла иначе вас разбудить.

— Что… — Он сел, прижал ладони к гудящей голове. — Сколько времени?

— Шестой час. — Барышня Бобынина ежилась, кутаясь в кружевной пеньюар. — И если бы не обстоятельства… Иван, катастрофа! Я ранена! Фимочка похищена!

Зорин посмотрел на свою подушку, стер с лица остатки порошка.

— Ужасные люди! — продолжала Натали. — Они ворвались в спальню, в спальню честной девушки! Я лишилась чувств, пришла в себя буквально несколько минут назад. В покоях Фимочки разгром… Я боялась звать на помощь. У вас тоже…

Зорин посмотрел на перевернутый стул, на темный квадрат пола, где раньше лежал ковер.

— Иван! — Натали распахнула пеньюар и бросилась в его объятия. — Мне страшно, Иван!

Иван Иванович барышню отодвинул, пеньюар запахнул, похлопал ее по костлявому плечику:

— Ну, ну, полноте, дражайшая Наталья Наумовна. — Голова начинала работать, будто разгоняясь. — Вы ранены?

— В самое сердце!

От демонстрации сердца Зорин отвернулся, покачиваясь подошел к столику, выпил из умывального кувшина остатки воды.

— Вынужден откланяться, госпожа Бобынина. Вы, случайно, не осведомлены, кем именно похищена ваша кузина и куда ее…

— Осведомлена? — взвизгнула Натали. — Что значит, осведомлена? Тут семи пядей во лбу быть не надо, чтоб понять, что недалекую Фимочку похитил предмет ее легкомысленного флирта! Я говорила ей, говорила опасаться! Князь Кошкин! Это скандал! Разрушена не только ее репутация, пострадала и моя.

Иван Иванович девицу Бобынину не слушал. Он уже шагал вниз по лестнице, но Наталья Наумовна не отставала, бежала следом. Как была, в ночном наряде и пантолетах с помпончиками.

— Я разыщу Серафиму Карповну, — пообещал Зорин у нижней ступеньки. — Вернитесь в апартаменты и ждите вестей.

— Нет, я пойду с вами! Подождите минуточку, я оденусь!

Ждать он не стал, настойчивая барышня Бобынина, успевшая облачиться в кокетливую амазонку, нагнала его у конюшни.

— Боюсь, что неуверенно держусь в седле, — начала она, едва отдышавшись, — но…

Продолжение унес ветер. Зорин пришпорил лошадь и галопом понесся к вилле «Морская роза», если перевести ее название с сарматского диалекта, к резиденции сиятельного князя Кошкина.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в коей князь являет силу, Иван — быстроту, но в игру вступает канцлер

Долго скучать не пришлось. В половине пятого, часы в соседней комнате отбили получас, дверь открылась и вошел ротмистр Сухов.

— Госпожа Абызова, извольте идти со мной.

Решив, что силы на адъютанта тратить не стоит, я проследовала за ним без возражений.

Мы миновали анфиладу второго этажа, носящую следы ночного разгула — пустые бутылки из-под шампанского, карнавальные маски, сугробы конфетти, спустились по лестнице, через перила которой был перекинут дамский шелковый чулок.

— Ав-р…

Опустив взгляд, я улыбнулась Гавру. И здесь меня не оставляет, разбойник. Адъютант, тоже заметив кота, шикнул на него, топнул ногою.

— Оставьте, Павел Андреевич, — сказала я сухо. — Если бы ваш начальник не желал присутствия моего питомца, клетки для транспортировки вы бы не захватили.

Ротмистр гаденько хмыкнул:

— Экая вы, Серафима Карповна, рассудительная.

С преувеличенным интересом я разглядывала его расцарапанный нос, чтоб не встречаться взглядом, и выдерживала паузу.

— Направо, — сообщил Сухов, — вас ожидают в библиотеке.

В означенной комнате был князь Кошкин, дюжина напольных ваз с розами оттенков от белоснежных до чернобордовых, сервированный к завтраку стол, жарко пылающий камин в половину стены, не было там только книг.

— Серафима, корсарка моя! — Князь шагнул, широко раскинув руки, будто готовясь заключить меня в объятия.

— Сидеть, — скомандовала я зарычавшему было Гавру и исполнила реверанс. — Невыразимо счастлива нашей встречей, ваше сиятельство.

Князь был пьян, оттого, видимо, команду «сидеть» принял на свой счет, уронил руки, присел в кресло, опомнившись, поднялся.

По широкой дуге я обошла стол, задержала взгляд на этикетке томящейся в ледяном ведерке бутылки шампанского, подождала, пока ротмистр отодвинет мне стул и села.

— Прочь, — велел князь адъютанту, занимая место подле меня. — Желаете шампанского, Серафима?

— Кофе, если позволите.

Не чинясь, я положила на тарелку кусочек омлета, прибавила золотистый хлебец, ломтик ветчины, салатный лист. Полюбовавшись сим натюрмортом, намазала хлебец маслом, а ветчину горчицей.

— Приятного аппетита, — промолвила карамельно и приступила к завтраку.

Князь наблюдал за мною, прихлебывая шампанское. Эдак его развезет совсем в лоскуты, с устатку-то. Но это хорошо, даже замечательно.

Гаврюша ворочался под столом, поэтому второй кусочек ветчины я неловко сдвинула с тарелки, и он, судя по чавкающим звукам, пола достичь не успел.

Закончив с омлетом, я попросила еще кофе, прихотливо украсила фруктовый салат сливками и вооружилась десертной вилкой.

— Женщины с хорошим аппетитом, — наконец промолвил князь, — встречаются в нашей империи нечасто.

Я улыбнулась и попросила еще кофе, который пить не стала, рассудив, что, пожалуй, лопну.

Жарко в комнате было, как в бане, и так же душно.

— Вы ни о чем не хотите спросить меня, Серафима?

Отложив вилку, я молча пожала плечами.

— Неужели вам не любопытно, зачем я похитил вас, отчего вся эта таинственность? — Лицо князя подергивалось, будто от обуревающих, но скрываемых чувств. — Вы так необычайно холодны! Любая другая на вашем месте закатила бы истерику, вопила бы о поруганной чести и невинности, но вы…

— Я все еще надеюсь уладить дело миром, ваше сиятельство, — спокойно сообщила я в паузе, когда князь Кошкин отвлекся на опрокидывание в себя очередного бокала шампанского.

— Каким еще миром? — Хрусталь звякнул, разбиваясь о каминную полку. — Какое еще дело?

— Романтический поступок его сиятельства нашел отклик в моем слабом девичьем сердечке, — протокольный тон словам не соответствовал, — но, к сожалению, я сердцу своему ре хозяйка. Берендийские девицы делают то, что велят им родители и дочерний долг. Мой долг, ваше сиятельство, велит мне сохранять репутацию. Прошу вас о снисхождении и благоразумии. Велите доставить меня с моими горничными за пределы ваших владений. Любопытствующим я сообщу, что совершала утреннюю прогулку. Таким образом, ни ваша, ни моя репутация не пострадает.

— К черту благоразумие!

Опьянение князя достигло той опасной для окружающих черты, когда обуревает жажда действий и пьянчужке море по колено.

— К черту репутацию! — Он продолжал бросать в камин предметы сервировки, пол вокруг стола усеяли осколки хрусталя и фарфора, остатки еды. Ах нет, еда усеивать ничего не успевала. Гаврюшино чавканье едва не перекрывало сиятельную истерику.

Да уж, Серафима, первый раунд не за тобой. Но это ничего, это обычно. Где это видано, чтоб купцы после первого же предложения по рукам били? Сейчас он выдохнется и свою цену скажет.