Иван Иванович не любил жеманниц. Женщина должна быть простой и понятной, приветливой, добродушной и покладистой. Именно с такой особой он рано или поздно произнесет брачные клятвы в деревенской церквушке, где до сих пор нес приходскую службу его, Зорина, батюшка. Матушка время от времени осторожно предлагала Ванечке обратить взор на знакомых барышень на выданье, коих в чадолюбивых поповских семьях было более чем достаточно. Но Иван Иванович пока не торопился. Какие его годы? Вот разменяет четвертый десяток, тогда и о женитьбе призадумается. Непростая его служба отнимала все время и большую часть сил. И когда-нибудь ему захочется после изнурительного дня вернуться домой, где будут ждать его борщи с пирогами и немногословная супруга поднимет от вышивания русоволосую головку, чтобы улыбнуться приветливо, завидев его в дверях. О том, как провинциальная поповна будет себя чувствовать в суетливом Мокошь-граде, да еще будучи введенной в приличное столичное общество, к которому обязывает немалая мужнина должность, Иван Иванович не задумывался. Точно так же, как не обращал внимания на многочисленные авансы, выдаваемые ему как столичными барышнями, так и их строгими родительницами. Нет уж, увольте! Цветы, сласти, романсы под луной, а после — постылый быт и супруга, оскорбленная небрежением. А иначе не бывает. Сыскарь отдан в первую очередь службе Отечеству, а уж после семейным радостям. В работе Иван Иванович был расчетлив, быстр и беспощаден, поэтому семейную жизнь предпочел бы спокойную, без лишних страстей. Мокошь градские девы ему этого обеспечить не могли. Интрижки случались, чего греха таить. Вот сейчас, к примеру, дожидалась его в столице некая кафешантанная певичка, прозываемая Жозефиной. Настойчивая девица — сама на знакомстве настояла, сама на штурм отправилась. Чем-то схожи они с барышней Абызовой. Обе яркие брюнетки, обе к цели, не видя препятствий, бегут. На этом, впрочем, сходство сих дев и заканчивается. Супротив Серафимы Карповны Жозефина, что огонек свечи рядом с извержением вулкана. Если бы барышне Абызовой вздумалось на сцене представлять, она бы не третьей справа в заднем ряду вытанцовывала, а впереди прочих, соло. И зрители никого больше не заметили бы, в этом Зорин был уверен. Он и сам с трудом от нее взгляд отводил. Наверняка все дело было в родинке в левом уголке рта, или в карих влажных глазах, или во всей ее ладной фигуре, в которой все было как будто абсолютно соразмерено, но казалось, что всего чересчур. Слишком тонкая талия, не стянутая оковами корсета (уж в отсутствии оного Иван Иванович лично убедился, на ощупь, так сказать), слишком пышная грудь (к счастью Серафимы Карповны, она может себе позволить обшиваться у лучших портных), даже ножка у наследницы миллионов была непростая, крошечная, будто у куклы или сказочной Синдереллы. Да она вся походила на дорогую фарфоровую куклу, сбежавшую с витрины дорогого магазина. А причиной сего воображаемого побега мог послужить лишь взрывной властный характер Серафимы. Командирша! Эк она сразу его в оборот взяла. «Трави! Сама вниз спускаться желаю!..»
Иван Иванович, хмыкнул, вспомнив испуг, который испытал, когда нашел ее без чувств в поганой навьей пещере. Он тогда такую защиту вокруг барышни возвел, что на прикрытие кавалерийской атаки хватило бы, чуть свежеспасенного котенка волной не пришиб. Но поганость места оказалась преувеличенной, даже остаточной магии не хранили древние стены. Зорин исследовал пещеру тщательно, время от времени проверяя пульс и частоту дыхания девушки. Котенок, которого Серафима во время приступа прижимала к груди, поначалу шипел и пытался укусить, но, убедившись, что вреда его спасительнице никто не причинит, успокоился и даже позволил почесать за ушком.
Пещеру не использовали по назначению уже лет сто или того больше, стало быть, представляла интерес она только для ученых-этнографов, которые с превеликим удовольствием примутся выяснять, каким образом в стародавние времена нави добрались со своих болот на далекий северный остров. Статский советник этнографом не был, поэтому обозвав кота Гаврюшей, решительно засунул того в карман сюртука, а Серафиму Карповну подхватил на руки. Легкая она была, но довольно вещественная, Иван Иванович ощутил одновременно все девичьи изгибы, и локон защекотал ухо и кожу за ним.
Сдернутый полог защитного заклинания воздушным крылом подбросил его вверх, взбираться по веревке не хотелось, хотя удержать Серафиму Зорин мог бы и одной рукой.
Уже на твердой земле Ивану Ивановичу пришло в голову, что явиться пред очи курортной публики с этой вот кукольной Серафимой никак не возможно. И дело было не в приличиях, а в том, что вызывать всеобщее любопытство в его планы пока не входило. Он даже одежду себе подобрал для утренней прогулки именно с этой целью, неприметную, нисколько ему не шедшую, и пробирался местами малолюдными, решив на всякий случай сначала осмотреться на предмет руянской местной магии.
— Очнитесь! — Он встряхнул барышню Абызову, будто крикливого младенца. — Ну же, придите в себя.
В кармане заворочался Гавр, Зорин его выпустил, для чего пришлось прижать к себе Серафиму одной рукой. Лицо девушки было безмятежным, лишь угольно-черные ресницы слегка дрожали.
— Вы спите, Серафима Карповна, — сказал Иван, — это уже не обморок. Просыпайтесь!
Он зачем-то подул ей в лицо, убирая упавшую на лоб прядку. Девушка тихонько засопела, сморщив носик, что-то пробормотала и зарылась головой Ивану Ивановичу под мышку.
Зорин даже улыбнулся тому, как удобно совпадали в пространстве их с Серафимой тела, а затем присел на ближайший валун, чтоб осмотреть девушку магически. Причина столь глубокого сна могла лежать именно в этой области.
Все было чисто, даже преувеличенно, будто недавно кто-то снял с барышни Абызовой любые чародейские следы. Так не бывает. Берендийские девы волшбу уважают: гадают на суженого, пьют зелья и носят амулеты для красоты или чтоб снять недомогания, даже простейший светильник оставляет на теле легкий недолгий след. На Серафиме ничего этого не было. Зорин призвал больше силы. Снятое смертное проклятие, гадкое, недоброе, которое должно было вызвать женский недуг. Снято умело, хорошим чародеем. Бессчетное количество мелких сглазов и проклятий. Ну это дело понятное, у барышни Абызовой завистниц должно быть превеликое множество. Следов нейтрализованных любовных приворотов Зорин насчитал семь, эти были свежими, за последнюю неделю, более старые он считать не стал. Вот теперь все было правильно. Серафима Карповна Абызова оказалась вполне обыкновенной берендийской девицей, а то, что пользует ее хороший чародей, тоже вполне обыкновенно, с деньгами папеньки Абызова она может себе это позволить.
И чародея может позволить, и князя…
Ивану Ивановичу стало любопытно, что она будет делать, когда узнает о существовании заморской принцессы, князю Кошкину в жены обещанной. Причем в результате этих действий он ни на мгновение не усомнился.
Котенок, все время осмотра сидящий на соседнем валуне с неподвижностью статуи, предупредительно зарычал. По тропинке к ним приближался припадающий на правую ногу старичок.
— Я лекарь, — сообщил он издалека. — Вам нужна помощь?
А после они с добрейшим Карлом Генриховичем доставили госпожу Абызову в личные апартаменты, занимающие половину второго этажа отеля «Чайка».
Мария Анисьевна Неелова Зорину чрезвычайно понравилась. Статная берендийская красавица, сероглазая, круглолицая, со спокойным достоинством в движениях и неторопливой размеренной речью. Он слегка повалял дурака, изображая добродушного недалекого увальня, одновременно прощупывая няньку на предмет чародейской силы. Ничего особенного не виделось, но хороший чародей свои силы от прочих прекрасно скрывать умеет. Как вот сам Иван Иванович сей момент, и копнуть поглубже госпожу Неелову не мог, чтоб самому не раскрыться. Но, если не Маняша хозяйку защищает, тогда, наверное, у барышни Абызовой мощный амулет под подушкой в спаленке припрятан, решил Зорин. А после решил в исследование быта этих двух женщин не углубляться. Любопытство свое счел неуместным мальчишеством, поэтому попрощался, на продолжение знакомства не рассчитывая.